ШКАПАР Иван Иванович — 1893 г.р ,латгалец , католик , был осуждён 4.10.38 г. внесудебным органом — Тройкой НКВД по НСО к 10 годам ИТЛ. 2 июля 1940 года погиб в СЕВВОСТЛАГЕ на прииске им.Чкалова .
ШКАПАР Иван Иванович родился в д. Шкапари-Лач Ливенгофской волости Двинского уезда Витебской губернии (ныне территория Латвийской республики). В Сибирь Шкапары переехали в 1909 году. В 1914 году ШКАПАР И.И как и многие его земляки был мобилизован на фронт, где получил звание унтер-офицера, пулевое ранение в правую руку и германский плен до 1919 года. По возвращению из плена работал в сельском хозяйстве. Более подробная биография Ивана Ивановича здесь.
Брата Ивана Ивановича Антона ШКАПАР арестовали 23 ноября 1937 года в рамках «немецкой» операции и расстреляли 24 января в КЕМЕРОВСКОЙ ТЮРЬМЕ.
Ивана Ивановича и еще пятерых односельчан арестовали Тайгинские чекисты 7 июля 1938 года прямо в поле на покосе.
Дело полностью сфабрикованное Тайгинским РО НКВД во главе с начальником КУРТУКОВЫМ Н.М и оперуполномоченными УСТЮЖАНЦЕВЫМ и ЕФИМЕНКО было передано в Новосибирск на рассмотрение в Тройке НКВД по НСО.
7 человек по общему групповому делу П-6446 были расстреляны в ТОМСКОЙ ТЮРЬМЕ, три человека в том числе и ШКАПАР Иван Иванович были осуждены на 10 лет ИТЛ.
У Ивана Ивановича остались жена и пять ребятишек. Больше они уже своего отца не увидели. В 1940 году 2 июля он погиб в лагере.
Постановлением Президиума Кемеровского областного суда от 27 мая 1959 года ШКАПАР Иван Иванович признан невиновным и реабилитирован.
Почти 80 лет родственники не знали место гибели ШКАПАР И.И. И вот благодаря нашей совместной работе было найдено тюремное дело Ивана Ивановича ШКАПАР.
Документы получены 25 декабря 2017 года в канун католического Рождества . Конечно это можно считать совпадением, но в моем расследовании их уже много….случайностей и совпадений, благодаря которым наше расследование движется вперед.
АКТ п.д №271546
1940 года июля 2-го дня мы ниже подписавшиеся нач-ник л/п №3 ЖЕРНАКОВ, врач ШЕРСТЕНИКИН, л/староста ФАМИЛЬЦЕВ, рабочий СМИРНОВ, составили настоящий акт, в том, что сего числа был погребен труп з/к.
ШКАПОР Иван Иванович с 1893 г.рож.
ст. К.Р.Д срок 10 лет. Труп погребен на
кладбище одного кл-ра (километра???) от вольного стана пр-ка
Чкалова в сторону пр-ка Большевик.
Труп зашит в мешковину, одет в нательное белье, руки сложены на груди, глаза закрыты, головой на север, на левой руке помещена бирка с указанными установленных данных (так в тексте ). Труп зарыт на глубину 1 м 75 см. В чем и составлен настоящий акт.
Нач-ник л/п №3 подпись ЖЕРНАКОВ
Врач подпись ШЕРСТЕНИКИН
Лаг. староста подпись ФАМИЛЬЦЕВ
Рабочий подпись СМИРНОВ.
О том какие были условия на приисках СЕВВОСТЛАГА НКВД можно прочесть у В.Т. Шаламова в его «Колымских рассказах». Приведу отрывок:
«В лагере для того, чтобы здоровый молодой человек, начав свою карьеру в золотом забое на чистом зимнем воздухе, превратился в доходягу, нужен срок по меньшей мере от двадцати до тридцати дней при шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночевке в шестидесятиградусный мороз в дырявой брезентовой палатке, побоях десятников, старост из блатарей, конвоя. Эти сроки многократно проверены. Бригады, начинающие золотой сезон и носящие имена своих бригадиров, не сохраняют к концу сезона ни одного человека из тех, кто этот сезон начал, кроме самого бригадира, дневального бригады и кого-либо ещё из личных друзей бригадира. Остальной состав бригады меняется за лето несколько раз. Золотой забой беспрерывно выбрасывает отходы производства в больницы, в так называемые оздоровительные команды, в инвалидные городки и на братские кладбища.
Золотой сезон начинается пятнадцатого мая и кончается пятнадцатого сентября — четыре месяца. О зимней же работе и говорить не приходится. К лету основные забойные бригады формируются из новых людей, ещё здесь не зимовавших…
…Через пять суток их выгрузили на суровом и мрачном таежном берегу, и автомашины развезли их по тем местам, где им предстояло жить — и выжить.
Здоровый деревенский воздух они оставили за морем. Здесь их окружал напитанный испарениями болот разреженный воздух тайги. Сопки были покрыты болотным покровом, и только лысины безлесных сопок сверкали голым известняком, отполированным бурями и ветрами. Нога тонула в топком мхе, и редко за летний день ноги были сухими. Зимой все леденело. И горы, и реки, и болота зимой казались каким-то одним существом, зловещим и недружелюбным.
Летом воздух был слишком тяжел для сердечников, зимой невыносим. В большие морозы люди прерывисто дышали. Никто здесь не бегал бегом, разве только самые молодые, и то не бегом, а как-то вприпрыжку.
Тучи комаров облепляли лицо — без сетки было нельзя сделать шага. А на работе сетка душила, мешала дышать. Поднять же её было нельзя из-за комаров.
Работали тогда по шестнадцать часов, и нормы были рассчитаны на шестнадцать часов. Если считать, что подъём, завтрак, и развод на работу, и ходьба на место её занимают полтора часа минимум, обед — час и ужин вместе со сбором ко сну полтора часа, то на сон после тяжелой физической работы на воздухе оставалось всего четыре часа. Человек засыпал в ту самую минуту, когда переставал двигаться, умудрялся спать на ходу или стоя. Недостаток сна отнимал больше силы, чем голод. Невыполнение нормы грозило штрафным пайком — триста граммов хлеба в день и без баланды…
…Раз в месяц лагерный почтальон увозил накопившуюся почту в цензуру. Письма с материка и на материк шли по полгода, если вообще шли. Посылки выдавались только тем, кто выполняет норму, остальные подвергались конфискации. Все это не носило характера произвола, отнюдь. Об этом читались приказы, в особо важных случаях заставляли всех поголовно расписываться. Это не было дикой фантазией какого-то дегенерата начальника, это был приказ высшего начальства…
…Если ко всему этому прибавить чуть не поголовную цингу, выраставшую, как во времена Беринга, в грозную и опасную эпидемию, уносившую тысячи жизней; дизентерию, ибо ели что попало, стремясь только наполнить ноющий желудок, собирая кухонные остатки с мусорных куч, густо покрытых мухами; пеллагру — эту болезнь бедняков, истощение, после которого кожа на ладонях и стопах слезала с человека, как перчатка, а по всему телу шелушилась крупным круглым лепестком, похожим на дактилоскопические оттиски, и, наконец, знаменитую алиментарную дистрофию — болезнь голодных, которую только после ленинградской блокады стали называть своим настоящим именем. До того времени она носила разные названия: РФИ — таинственные буквы в диагнозах историй болезни, переводимые как резкое физическое истощение, или, чаще, полиавитаминоз, чудное латинское название, говорящее о недостатке нескольких витаминов в организме человека и успокаивающее врачей, нашедших удобную и законную латинскую формулу для обозначения одного и того же — голода.
Если вспомнить неотапливаемые, сырые бараки, где во всех щелях изнутри намерзал толстый лед, будто какая-то огромная стеариновая свеча оплыла в углу барака… Плохая одежда и голодный паек, отморожения, а отморожение — это ведь мученье навек, если даже не прибегать к ампутациям. Если представить, сколько при этом должно было появиться и появлялось гриппа, воспаления лёгких, всяческих простуд и туберкулеза в болотистых этих горах, губительных для сердечника. Если вспомнить эпидемии саморубов-членовредителей. Если принять во внимание и огромную моральную подавленность, и безнадежность, то легко увидеть, насколько чистый воздух был опаснее для здоровья человека, чем тюрьма.»
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ БЕЗ ВИНЫ ЗАМУЧЕННОМУ ИВАНУ ИВАНОВИЧУ ШКАПАР.
ТАЛОВСКАЯ ТРАГЕДИЯ 