НОВЫЕ ДАННЫЕ!!!(фото, документы, списки, воспоминания родственника). Прокурор, который «сам допрашивал арестованных»

 

Вопрос: Что вы знаете о Мальцеве?

Он происходил из старинной крестьянской семьи, поселившейся в Тобольской губернии еще в 18 веке. В семье он был, кажется, единственным ребенком (во всяком случае единственным дожившим до зрелого возраста). До службы в армии занимался сельским хозяйством, в зимнее время работал на лесозаготовках у помещика Смолина. В 1915 году призван в Императорскую армию и отправлен на фронт Великой войны.

В мае 1917 г. часть, в которой служил П.С., за выступление против продолжения войны была расформирована, и П.С. вместе с другими солдатами был направлен в Пензу в «протестную» роту, откуда в августе того же года дезертировал и скрывался в Курганской области до свержения правительства Керенского. С приходом к власти Колчака, скрывался в г. Кургане, где во время облавы в мае 1919 г. был задержан и заключен под стражу на гарнизонной гауптвахте при управлении воинского начальника. Благодаря ходатайству односельчанина т. Кокорина, служившего в воинском управлении старшим писарем, с гауптвахты был освобожден и зачислен в местный батальон рядовым. (Кто такой этот «товарищ» неизвестно. Для установления личности слишком мало данных, поскольку фамилия очень распространена в тех местах. Может быть это: Кокорин Василий Матвеевич. Родился в 1885 г., Курганский уезд, с. Чаши; русский; б/п; Переписчик Курганского военкомата. Арестован 13 октября 1920 г. Приговорен: Комиссия ВЧК при I трудармии 29 октября 1920 г., обв.: как бывший белогвардейский офицер. Приговор: ВМН Реабилитирован в феврале 1993 г. Курганской облпрокуратурой.)

В июне 1919 г. Мальцев и Кокорин дезертировали и влились в небольшой вооруженный отряд дезертиров в Салтосарайском районе  Курганской области. В течении двух месяцев этот отряд в количестве 35 человек, вооруженный винтовками и дробовиками, устраивал засады и громил небольшие отряды и обозы отступающих колчаковских частей. С приходом красных войск отряд вместе с частями 30-й дивизии участвовал в боях за освобождение сел Мендерского и Шмакова. (По другим данным Мальцев был мобилизован вместе с другими крестьянами села Пьянкова 1.10.1919.) В сражении у Шмаково 2-10 октября 1919 г.  П.С. был контужен и демобилизован.

Он вступил в партию и его избрали судьей в городе Кургане. Одновременно Мальцев являлся и бойцом ЧОН, и принимал непосредственное участие в разгроме контрреволюционной организации г. Кургана, возглавляемой почтовым чиновником Стракшус. В 1920 г. в Курганском уезде возник т.н. «Первый сибирский освободительный отряд». Им руководил Франц Антонович Стракшус (Этот человек известен и по другим источникам как Штрафус, Стракшуст, Старкшут — различное написание в разных документах. Он происходил из крестьян Виленской губ., до революции был урядником в Курганском уезде, в 1920 г. — служащий почтово-телеграфной конторы г. Кургана. Он объединил разрозненные отряды дезертиров — всего до 2 тыс. чел. — с целью свержения советской власти. Отряд имел флаг с синим крестом посредине и надписью «За освобождение русского народа от еврейского ига». Установлены связи с «синей армией», созданной в Нижне-Алабугской волости Курганского уезда. Заговор был раскрыт в июле 1920 г. Был подослан сотрудник особого отдела Куприков, в отряде он был назначен командиром пеших разведчиков. Агент выяснил расположение, план и личность главного организатора. 5 июля по его наводке в Гляданскую волость, где находился штаб дезертиров, был послан отряд чоновцев. Стракшус и еще 6 человек были арестованы, остальные разбежались. Приговорен за контрреволюционную деятельность Революционным военным трибуналом железнодорожного и Приуральского военного округа при 1 Армии труда 30 декабря 1920 г., к высшей мере наказания — расстрелу. Реабилитирован в ноябре 2005 г. Эта информация по данным Прокуратуры Москвы и базы данных «Мемориал»).

Мальцев также принимал участие в подавлении крестьянского «кулацко-эсеровского» вооруженного восстания, имевшего место в Курганском уезде с октября 1920 по январь 1921 г. В каком качестве — неизвестно.

По партийной путевке поступил в Иркутский университет на факультет хозяйства и права. В 1923 г. П.С. женился на студентке медицинского факультета, сестре своего однокурсника. Одновременно с учебой он еще и работал помощником прокурора Бурятской автономной области. В конце 1925 г. Петр Степанович был направлен на работу в г. Зиму уездным прокурором, после ликвидации уездов, работал заместителем прокурора округа и прокурором Барнаульского округа. После упразднения округов работал прокурором Ново-омского района (1930-1932 гг.)

Обстоятельства своего ареста и недолгой отсидки он описывал так: «В январе 1938 г. я был арестован по клеветническим материалам как враг народа и, несмотря на отсутствие доказательств, осужден на 5 лет тюремного заключения с поражением в правах на 3 года. В марте 1939 г. Верховный суд РСФСР отменил приговор облсуда и дело производством прекратил за отсутствием состава преступления. Однако на работу в прокуратуру я восстановлен не был в связи с тем, что, как заявил мне облпрокурор тов. Захаров, “скомпрометирован перед общественностью”. В облвоенкомате, где я состоял на учете как высший комсостав 10 категории, мне заявили, что пока он не восстановлен на работе, заниматься восстановлением документов, уничтоженных в связи с арестом, не будут. В связи с создавшимся положением по работе, а также по причине болезни, я выехал в Сочи, где находились мои родственники, на лечение.» 

Надо отметить, что арест и недолгая отсидка сильно изменили отношение ПС к коммунистическому режиму. Настроен он был критически, но кажется, считал сталинизм всего лишь извращением марксизма. Со мной или при мне он на эти темы разговоров не вел (у нас 60 лет разницы в возрасте — понятно), но по тону и используемым выражениям это чувствовалось. Он отказался получать награды довоенных времен, которые ему вернули, мотивируя «они мне всю жизнь сломали» и «не нужны мне эти цацки». В его библиотеке нашли место сочинения Солженицына и других писателей-диссидентов. Членство в КПСС он называл «свидетельством лояльности власть предержащим».

Его супруга была детским врачом, инвалидом ВОВ (она потеряла ногу во время бомбежки г. Горького в 1942 г.). Детей у них не было. Умерли они в один год. 

Вопрос: Есть ли у вас какая-либо документально подтвержденная информация об участии Мальцева в подавлении восстания в 1920 году?

Есть его автобиография, где об этом коротко упоминается. Буквально следующее: «Работая судьей города Кургана, я как член КПСС, являлся бойцом ЧОН и принимал непосредственное участие в разгроме контрреволюционной организации г. Кургана, возглавляемой почтовым чиновником Стракшус, а также принимал участие в подавлении кулацко-эсеровского вооруженного мятежа, имевшего место в Курганском уезде с октября 1920 по январь 1921 г.»

Эту автобиографию он написал около 1954 года на бланке для отдела кадров. Так, что это его «официальный» взгляд на пройденный путь.

2) Писал ли Мальцев какие-либо мемуары или может сохранилась какая-то личная переписка, где он как-то описывает, то что с ним было до войны?

Нет, мемуаров он не писал. И, мне кажется, не в правилах таких людей писать мемуары. Были многочисленные устные упоминания вскользь и по разным поводам. Из них можно заключить, что до собственной «отсидки» он испытывал иллюзию законности, правильности того, что происходит. Но пребывание под следствием и в лагере вроде как открыло ему истинную суть событий. Он называл это «моим настоящим университетом». Кроме того, он пренебрежительно отзывался о работе НКВД — считал, что они работали плохо и вообще «не умели» работать. Как пример он рассказывал, что когда его арестовали и допрашивали, он часто указывал следователям на многочисленные нарушения УПК и элементарные ошибки. Насколько я знаю, он не общался с людьми из сибирского прошлого, кроме, пожалуй, матери, но даже со ей был сдержан, что заставляло думать о «прохладных отношениях».

Не знаю испытывал ли он раскаяние (или что-то вроде) за совершенные дела, но ни говорить, ни, тем более, писать на эту тему он на хотел. Кроме того, он, как и другие родственники, оберегали мое юношеское сознание от реалий того времени.

Вопрос: Какие награды были у Мальцева до войны и за что?

Это и мне хотелось бы знать. Полагаю, что из приведенного вами списка — орден «Красной звезды». Надеюсь, найти подтверждения этому. Самого ордена я никогда не видел. Военные медали он иногда одевал по праздникам. По рассказам старших родственников, когда в конце 50-е прошла массовая реабилитация ему писали из Москвы и предлагали приехать для возвращения изъятых при аресте наград, но он отказался.

Вопрос: Известно ли вам что-то о его деятельности в Прокопьевске?

Нет. Единственное что я слышал, что он был (может быть только некоторое время) одновременно прокурором и Прокопьевска и Анжеро-Судженска, поэтому вынужден был постоянно ездить между этими городами. Это его сильно изматывало.

Вопрос: У Мальцева был покровитель, который помог ему выиграть дело в Верховном Суде?

Нет, ни о каком покровителе я никогда не слышал. Зато был его друг и шурин. Он был грамотный юрист по хозяйственному праву и сумел правильно составить кассационную жалобу и добиться приема в ВС, и, по легенде, даже у Калинина. Кстати, сам ПС говорил, что его посадили за то, что он придирался к работе следствия и, в частности, не давал санкции на арест некоторых людей, которых он лично знал, как честных коммунистов. Про обвинения в том, что он неправильно излагал большевистскую доктрину, он рассказывал следующее: «мне говорят, что я неправильно что-то сказал, а я им — это не я, это Ленин и привожу цитату. Им крыть нечем.» 

Вопрос: Расскажите, как происходили ваши встречи с ним, каким он был вообще?

Мои встречи с ПС носили в основном характер «проведения лета на море у дедушки и бабушки». Родных дедов у меня не было. Умер он, когда мне было 18 лет, поэтому особо информативных отношений у нас не было. С ПС мы иногда ходили на рыбалку (рыбачил я, он — «осуществлял надзор») или на пляж. Впрочем, пляж ПС не любил. Я никогда не видел его в купальном наряде и даже не знаю умел ли он плавать. На пляже он одетым ждал пока я искупаюсь, и мы шли домой. Однако, когда собирались большая семья (ведь это Сочи: море, «черноморская здравница»), то велись всякие разговоры и что-то я слышал.

Вообще-то ПС пользовался уважением в семье, у него часто спрашивали совета, и по практическим и по мировоззренческим вопросам. В нем была какая-то особая «крестьянская» скрытность и хитрость: он редко что-то говорил напрямую и вообще говорил скупо, осторожно. Хотя с моим отцом они не очень-то дружили, но часто обсуждали политические новости.

Был он невысокого роста. Перед смертью так, наверное, едва ли 155 см. Широк, коренаст. Ходил переваливаясь. Щурился, очки не носил, но, кажется, одевал для чтения. Был абсолютно лыс и любил носить шляпы. Ходил с палочкой. Спал летом на балконе (а до того, когда жили в одноэтажном доме, — на веранде). Он умел и любил столярничать — сам делал мебель и весьма профессионально. Жена его все время поощряла на трудовые подвиги (починить что-то, сходить в магазин и т.п.), начиная фразу таким образом: «Петя, ты бы сделал…» Поэтому он иронически называл себя «Тыбик».

Последние годы был очень одинок, и, особенно, после смерти жены, и, может быть поэтому, старался как-то сблизиться с двоюродными внуками, но, как говориться, generations gap.

Петр Мальцев упоминается в книге многолетнего (и скандально известного) председателя горисполкома В.А. Воронкова «Сочи и сочинцы (Воспоминания о будущем)»: «Патриоты г. Сочи, принявшие активное творческое участие в реконструкции, строительстве и благоустройстве г. Сочи, в создании авторитета международного курорта. Об их персональной творческой работе в Сочи в 1938-78 гг. известно мне лично: <…> Мальцев Петр Степанович, юрист горисполкома.»

Умер Петр Степанович в самом конце 1976 года, через полгода после смерти супруги. Похоронен на Сочинском городском кладбище.

 

Вопрос: Вы упомянули о книгах Солженицына в его библиотеке, но ведь они были тогда запрещены или это что-то из раннего?

Вообще-то да, были запрещены и уже изъяты из библиотек. У него я прочитал, в частности, «Один день Ивана Денисовича». Он же был издан сначала в «Роман-газете» и запрещен только после выдворения А.И.Солженицина за границу. Вот «Архипелага ГУЛАГ» там точно не было. Однако были другие книги. В частности, я помню «Югославскую трагедию», где описывались кровавые «подвиги» партизан «кровавой собаки» Тито. После его смерти я этих книг не обнаружил, хотя специально искал. Видимо он «заметал следы». Может быть, помня печальный опыт, он и всякие другие свои документы уничтожил, поскольку в семейном архиве очень мало что сохранилось. Но воспоминаний он точно не писал. Кстати, и читать-то книги приходилось тайком. Это не одобрялось.

Вопрос: Скажите, как вы считаете Мальцев был коммунистом-фанатиком? Или он все-таки приспосабливался к власти и режиму? Что им двигало, как вы считаете? 

Он осознавал, что отправил на мученическую смерть тысячи людей? Ведь он был достаточно образован по юриспруденции для того времени и прекрасно видел в делах, что они построены без доказательств и на самооговорах. И он  знал как выбиваются эти самооговоры. Мучила ли его совесть как вы считаете? Как он относился к Сталину, Хрущеву и позднее к Брежневу? 

Он не был фанатиком-коммунистом. Он хорошо знал историю партии и, вероятно, с пиететом относился к Ленину. Сталина он никогда добрым словом не поминал. Худым, впрочем, тоже. Отношение к текущему советскому режиму было осторожно-критическое. Мне кажется, он относился к Сталину и сталинизму как к извращению «правильного» марксизма. А Хрущева и Брежнева он немного высмеивал, но «деликатно».

Кстати, в его библиотеке был толстый том биографии Ленина и больше никаких коммунистических писаний. Я, кажется, уже упоминал, что он как-то высказался о членстве в партии, что это свидетельство о лояльности режиму необходимое для успешной карьеры.

Если классифицировать в таких категориях, то он был, скорее приспособленцем, или, говоря иначе, конформистом. И отлично это понимал. Он вообще был очень практичный человек.

Труднее всего ответить на вопрос о муках совести. Вообще для стариков характерна некоторая депрессия и «переоценка ценностей». Поэтому трудно судить, что в его настроении было возрастное, а что именно раскаянием. Тем более что тема репрессий в слышанных мною разговорах никогда не возникала. (Кроме отсидки самого Петра Степановича.)

Но нравственные рефлексии, душевные страдания — это уж точно не черта ПС. Может он и испытывал что-то в глубине души, но наружу это не выходило.

Надо понимать, что он вообще был очень сдержан, осторожен, немногословен и не эмоционален. Даже в его отношениях с супругой я никогда не замечал явного проявления чувств, хотя он искренне любил ее и очень переживал ее уход. Он, например, никогда не делал мне замечаний или не наказывал лично. Всегда просил кого-то из женщин указать мне на мое плохое поведение.

Говоря о его образованности, он конечно, закончил университет и даже «аспирантуру», но интеллектуалом или, скажем, «человеком широких взглядов» не был. Политика, социальные отношения, история, экономика — это, на мой взгляд, круг его интересов. Литература, поэзия, искусство — это не про него. Его менталитет оставался крестьянским, консервативным, очень практичным, конкретным, нацеленным на выживание в любых условиях.

Его жена, хотя и из крестьян тоже, была гораздо более «гуманитарна», если можно так выразиться: знала языки, разбиралась в искусстве…

Для меня интересен вопрос как он, да и в целом, ОНИ (слуги большевистской системы) относились к тем делам, которые стряпали? Ведь минимально разумному человеку видна фальшь и отсутствие элементарных доказательств. У меня есть несколько следственных дел, касающихся других репрессированных родственников, и очень интересно читать те страницы, где выжившие следователи оправдываются в 50-60-е годы перед своими коллегами, которые ведут дела о реабилитации. Вот вы опубликовали пространное письмо Овчинникова из камеры – это довольно яркий пример таких самооправданий.

В показаниях другого следователя я нашел следующее наивное объяснение применяемым методам допроса: «начальник сказал бить и все били, но я его (подследственного) ударил только два раза и ладонью…» (Кстати, его подследственного тоже расстреляли за совершенно абсурдную «вину»: он, молдаванин, в компании с белорусом и русским из Сибири, якобы организовали «украинскую военно-фашистскую националистическую организацию».)

Поскольку мне приходилось заниматься вопросами бизнес-администрации, корпоративной этики и работы с клиентами, то я знаю, что среди профессиональных управленцев и, особенно, целеустремленных карьеристов распространена идея о том, что начальнику или клиенту говорить «нет» нельзя. Даже если начальник требует абсурдных вещей. Как в старом анекдоте: «сказано грузить люминь, будем грузить люминь..»

Читая показания как бывших чекистов, как, впрочем, и нацистов, я повсюду натыкался на схожую мысль: «начальство сказало — враги, значит — враги». А сомнения свои гнали и прятали кто как мог. Наверное, этот психологический дискомфорт объясняет часто описываемую повальная пьянку среди сотрудников НКВД.

Во время Нюренбергского трибунала, и многих последующих процессов, звучали подобные объяснения неописуемой жестокости. Видимо приказы начальства действуют на таких исполнителей как, своего рода, моральная анестезия, моральный презерватив: «Это не я, это мне приказали.» «Партия (фюрер) требует от нас безжалостности к врагам революции (рейха).» И т.п. Ну, и еще водка, кокс и опьянение своим «могуществом».

У ПС не было раскаяния в литературном понимании этого слова: «mea culpa», «паломничество в монастырь», «посыпания головы пеплом»… Однако он считал, что жизнь его не удалась и, что все, или многое, было неправильно. Мне трудно понять сейчас, что именно он имел ввиду: соучастие в убийствах, сломанную прокурорскую карьеру или отсутствие прямых наследников, но результатами он был не удовлетворен. Отношение его к власти и советским лидерам было такое подспудное отрицание: «козлы вы все, но я вам об этом не скажу.»

После отсидки карьеру он уже не делал, всякой ответственности избегал. Юрисконсульт — он же по должности просто советы дает, да помогает юридически правильно составить документ, но сам решений не принимает документ никакой и ответственности не несет. При каждом удобном случае он ссылался на болезни, недомогания и проч. и уходил в тень.