МАССОВАЯ ОПЕРАЦИЯ 1937-1938 гг. Протокол допроса бывшего сотрудника 3-го Отдела КРО УНКВД НСО — МАСЛОВА.

Очень важный документ, полученный в «оттепель» 90-х.

Публикуем допрос бывшего сотрудника 3-го Отдела (КРО) УНКВД НСО МАСЛОВА Л.А.  Он был выявлен и напечатан С.ПАПКОВЫМ в своей книге  «Обыкновенный террор. Политика сталинизма в Сибири». Является одним из важных свидетельств всех тех преступлений, что совершались в 3-м Отделе УНКВД Новосибирской области.

Ранее мы уже публиковали подобные документы : допросы начальника 3-го Отдела ИВАНОВА Ф.Н., оперативного работника 4-го отделения 3-го Отдела МАЛЫШЕВА, сотрудника 3-го Отдела ПУГАЧЕВА А.М. (1957 г.),  письмо помощника начальника 3-го Отдела КАЧУРОВСКОГО В.Д. (1939 г.). Все они подтверждают преступную деятельность сотрудников Новосибирского УНКВД и раскрывают детали того как создавались фиктивные дела, как проводились пытки и выбивались признательные показания, приведшие к массовому уничтожению жителей области.

Особо ценен этот документ тем, что в нем частично описывается, как проводились «национальные» операции, в частности латышская, когда людей арестовывали только за то, что они имели не русское происхождение. Прямо указано, что разработкой «схем» занималось бывшее руководство УНКВД, руководители отделов и отделений. Уверен, что в архиве УФСБ по НСО есть и другие свидетельства и доказательства того, как планировались , совершались фашистские (именно так, потому что уничтожение по национальному признаку и не может называться по другому), национальные операции. Но к сожалению доступ к этим документам сегодня по непонятным причинам закрыт.

Прежде чем вы перейдете к чтению, хочу еще раз сказать, мы не претендуем на новизну этого документа, он был опубликован в печати ранее, о чем я уже выше написал. Мы только позволим себе дополнить его комментариями, фотографиями и справками, которые я надеюсь позволят лучше понять суть того, что тогда происходило.

К 3-му Отделу УНКВД НСО (самому кровавому) у нас особые счеты, потому что именно в нем родилось то зло, которое уничтожило более 30000 человек. Из них на сегодня нами установлены и 150 человек — жителей Таловского сельсовета Тайгинского района, по которому мы ведем расследование.

На сегодня мы обладаем большим количеством документов на сотрудников этого отдела, которое наверное в будущем выльется в отдельный труд. Но об этом позже, а пока разберем этот протокол допроса.

СПРАВКА

3-й Отдел (КРО — контр-революционный) под руководством ИВАНОВА Ф.Н., на 1937 год состоял из 9-ти отделений и имел следующую структуру:

• 1-е отделение — немцы (нач.ПАРФЕНОВ, позже МАЛОЗОВСКИЙ)

  

  

  

  

  ХАЛИЗОВ Иван Никифорович — пом. начальника 1-го отделения 3-го отдела УГБ УНКВД НСО в 1937-1938 г.

• 2-е отделение -китайцы и харбинцы (нач. БЕЙМАН, позже ПАРФЕНОВ)

• 3-е отделение — поляки ПОВ (нач. ШЕСТОВИЦКИЙ) 

  

  

  

  

• 4-е отделение — латыши, литовцы, эстонцы. (нач. ВЕЛИКАНОВ, позже ЭДЕНБЕРГ)

  

  

  

  

• 5-е отделение — РОВС, кулаки (нач. ВОЛКОВ, позже КОННОВ)

  

  

  

• 6-е отделение — промышленность (в начале 1937 года нач. ИВАНОВ)

  

  

• 7-е отделение — легкая промышленность

  

• 8-е отделение — сельское хозяйство (нач. ВЕЛИКАНОВ)

  

• 9-е отделение — информационное

СПРАВКА

МАСЛОВ Лев Афанасьевич родился  24 декабря  1905 года в с.Кривое Панкрушихинского р-на Алтайского края с семье зажиточного крестьянина. Отцу МАСЛОВА хозяйство досталось по наследству, но в результате его пьянства в течении двух лет от него почти ничего не осталось (из автобиографии МАСЛОВА). С 1914 по 1920 год учился в сельской школе, образование — 5 групп. С 1918 по 1921 год — хлебопашество в своем хозяйстве в селе Кривое. С 1922 года по сентябрь 1924 года — охотник -зверобой в Баевском и Завьяловском районах Алтайского края. Член ВЛКСМ с 1923 года. С сентября 1924 года по октябрь 1925 года — ученик сельскохозяйственной школы в г.Камень Алтайского края. С декабря 1925 года по июль 1926 года — секретарь райкома ВЛКСМ в с. Завод-Сузун НСО. Снят с должности по болезни (из автобиографии МАСЛОВА). В декабре 1925 года принят Сузунской парторганизацией в кандидаты ВКП (б). С ноября 1926 года по февраль 1927 года — райликвидатор Сузунского ликпункта. В марте 1927 года Окружкомом партии был направлен на постоянную работу в ОГПУ. В апреле 1927 года был мобилизован в РККА, где прослужил до марта 1928 года в учебном кавалерийском пограничном эскадроне войск ОГПУ в г.Новосибирске. В марте 1928 года переведен в члены ВКП (б). В конце марта 1928 года был откомандирован красноармейцем в Ойротскую кавалерийскую пограничную комендатуру войск ОГПУ, где прослужил до апреля 1930 года. Был досрочно демобилизован и направлен на постоянную работу в Ойротский областной ОГПУ, где проработал уполномоченным СПО до сентября 1932 года. Затем был послан райуполномоченным ОГПУ в Успенский аймак, где находился до марта 1933 года.С апреля 1933 года по февраль 1935 года — зам. начальника Политотдела Буланихинской МТС (с.Буланиха Бийский р-он). С марта 1935 года по февраль 1936 года — зам. начальника Политотдела по опер.части Томиловского свиносовхоза Мошковского района НСО. С марта 1936 года по 1937 год — пом. оперуполномоченного ЭКО УНКВД ЗСК. С 1937 года по 1938 год — оперуполномоченный 3-го Отдела УНКВД ЗСК. 27 марта 1937 года написал докладную парторгу 3-го Отдела УНКВД ЗСК БОЧАРОВУ:

ЗАЯВЛЕНИЕ Л. А. Маслова парторгу III отдела УГБ НКВД по Западно-Сибирскому краю о членах ВКП(б) Венгерженовском и Мелантьеве

26 марта 1937 г. г. Новосибирск

ПАРТОРГУ III ОТДЕЛА УГБ УНКВД по ЗСК т. БОЧАРОВУ От чл. ВКП(б) МАСЛОВА Л. А.

Работающий директором хозкомбината Крайзаготзерно ГИЛЕВ Андрей Васильевич, чл. ВКП(б), 20/111-37 г. в управлении НКВД со­общил мне, что члены ВКП(б) ВЕНГЕРЖЕНОВСКИЙ, инспектор по­жарной охраны Крайзаготзерно и МЕЛАНТЬЕВ, работник тоже Загот-зерно, в данное время работает преподавателем на курсах в г. Томске, имели близкие связи с троцкисткой Ковязиной’, работавшей зав. биб­лиотекой местного комитета союза мукомольной промышленности.

ГИЛЕВЫМ КОВЯЗИНА как троцкистка разоблачена и со службы уволена. О КОВЯЗИНОЙ ГИЛЕВ сообщил следующие сведения: при­была в 1936 г. из Ленинграда, является женой осужденного по ст. 58 как троцкиста. Работая зав. библиотекой, она вела троцкистскую про­паганду и в этих целях использовала библиотеку, которую пополняла своей троцкистской литературой и внедряла ее читателям, о чем и до­вожу до Вашего сведения для принятия мер в отношении членов ВКП(б) Венгерженовского и Мелантьева.

Чл. ВКП(б)с 1928 г. п/б№ 01011210.

Копия верна:                                             Подпись

ЦДНИ ТО. Ф.80. On. 1. Д. 779. Л.21. Копия с копии. Машинопись.

17 октября 1937 года разбирался на партсобрании 3-го Отдела, как скрывшего социальное происхождение, назначено расследование. 25 ноября 1937 года дал рекомендацию в партию СТРИЖОВУ П.Н. (см. ниже)(из рекомендации «знаю СТРИЖОВА с июля 1937 года, работал с ним в 3-м Отделе и в Особом корпусе (тюрьма за городом). Как молодой чекист он проявил себя с положительной стороны…») С 1938 года по 1939 год — пом. начальника 1-го и 5-го отделений 3-го Отдела УНКВД НСО. Участвовал в арестах и следствии по делам «РОВС», харбинцам и немцам. 26 декабря 1938 года вместе с КАЧУРОВСКИМ (см. ниже) дал рекомендацию в партию ГРИГОРЬЕВУ А.Ф., а также вместе с МАЛОЗОВСКИМ (см. ниже) дал рекомендацию ЧУЙКОВУ С.П. С февраля 1939 года — ст.следователь следственной части УНКВД НСО. 13 мая 1939 года вместе с РЕНЦЕВЫМ (см. ниже), КАЧУРОВСКИМ дал рекомендацию в партию ГРАЧЕВУ А.И. (фальсификатор уг.дел , активный участник политических репрессий в Анжерском ГО НКВД). С июля 1939 года — преподаватель спецдела в МКШ УНКВД НСО. На 1939 год — мл.лейтенант ГБ. В июне 1941 года допрашивался в качестве свидетеля по делу быв. начальника 3-го Отдела УНКВД ИВАНОВА Ф.Н. (26 июля 1941 года ИВАНОВА освободили «по мотивам нецелесообразности привлечения к уголовной ответственности в условиях военного времени»)

В 1939 — 1941 годах — преподаватель спецдисциплин в Новосибирской МКШ ГУГБ НКВД. На 1955 год — жил в Баку, пенсионер.

История появления этого протокола допроса началась после завершения массовых операций по уничтожению «врагов народа». Миссия была завершена и СТАЛИН в Постановлении СНК от 17 ноября 1938 года запретил массовые операции и групповые аресты, потому что страна уже захлебнулась в крови невиновных и расстрелянных своих же граждан. Начались поиски «козлов отпущения», которые якобы по своей воле и инициативе на местах нарушали соц. и рев. законность. В феврале 1939 года в Сибири, с указания СТАЛИНА,  прошел громкий процесс по так называемому «детскому » делу  (ранее в 1938 году сотрудниками Ленинского ГО НКВД под руководством будущего героя -разведчика и партизана ЛУНЬКОВА были арестованы 16 несовершеннолетних подростков и обвинены в к-р. деятельности) , он даже был освящен в газете «Советская Сибирь», ЛУНЬКОВ и компания получили различные срока ( но во время войны были освобождены).

В январе 1939 года был арестован бывший руководитель УНКВД НСО МАЛЬЦЕВ, которому в вину вменялось в том числе и выдача директивы ЛУНЬКОВУ на массовые детские аресты и придание делу политической окраски. МАЛЬЦЕВ до начала следствия над ЛУНЬКОВЫМ посылал в Ленинск особоуполномоченного ИВАНОВА  (не путать с ИВАНОВЫМ Ф.Н. ) для изъятия этой директивы, но ЛУНЬКОВ успел ее откопировать. Следом прошли показательные порки руководителей отделов, в декабре 1939 года арестован начальник СПО ПАСТАНОГОВ — (был осужден на 8 лет, в декабре 1941 года освобожден и отправлен в партизанский отряд МЕДВЕДЕВА, в июне 1942 года после ранения в руку отправлен в тыл, в Новосибирское УНКВД, в качестве оперработника). В апреле 1941 года был арестован начальник 3-го Отдела УНКВД НСО ИВАНОВ по обвинению в нарушении соц.законности и массовых арестах граждан, но уже в июле 1941 был освобожден и отправлен на фронт. Именно тогда, когда в Новосибирске работала Особая инспекция НКВД СССР во главе с РЕМИЗОВЫМ И.Д и прошли допросы бывших палачей и фальсификаторов массовых «липовых» уголовных дел, бывших сослуживцев и подчиненных  ИВАНОВА. 

МАСЛОВ был одним из них и хоть он и старается на допросе выглядеть «белой овцой» в волчьей стае, он был таким же рьяным фальсификатором. Участвовал в ночных массовых арестах, выбивал нужные ему показания из арестованных, руководил пытками.  (Сведения о его деятельности и о нем лично будут еще дополняться.)

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

1941 года июня 15 дня. Я допросил в качестве свидетеля

МАСЛОВА Льва Афанасьевича,

1905 г. р., русского, гр-на СССР,

преподавателя по с/дисцип. Новоси-

бирской МКШ НКВД СССР,

члена ВКП(б) с 1928 г.

Даю настоящую подписку следственным органам в том, что я обязываюсь показывать все мне известное по делу и ничего от следствия не скрывать.

Об     ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний, согласно ст. ст. 92 и 95 УК РСФСР мне объявлено, в чем и расписываюсь. МАСЛОВ.

По существу заданных мне следствием вопросов показываю:

В 1937-39 гг. я работал врид. пом. нач. I отделения 3 отдела УГБ УНКВД по НСО и работал в разных отделениях этого же отдела на следствии по делам быв. белых офицеров, кулаков, харбинцев и др., а также непосредственно в своем отделении — по иностранно-поданным немцам. Прежде чем перейти к изложению как протекало следствие по делам врагов народа, считаю необходимым осветить вопрос как производились операции (арестов быв. белых офицеров и др.).

В 3 отделе УГБ УНКВД по НСО сначала массовых арестов быв.белых офицеров в 1937 году не был положен в основу этой операции основной большевистский принцип — контроль, как в смысле проверки материалов, по которым производились аресты, так и ведения самого следствия, в результате чего самым грубейшим образом нарушалась революционная законность. Это можно иллюстрировать целым рядом фактов, как то: аресты быв. белых офицеров производились с начала операции по делам-формулярам, материалы в которых в большинстве своем относились к периоду 1926-30 гг. Кулаки же арестовывались по агентурным  материалам, заявлениям граждан и, безусловно, без предварительной проверки, что неизбежно вело к аресту середняков, хотя я конкретных случаев не знаю.

Но если поверить заявлению быв. нач. 3 отдела УГБ УНКВД по НСО ИВАНОВА на общем партсобрании коллектива УГБ по НСО, кажется в марте 1939 года (когда разбирался вопрос о ПАСТАНОГОВЕ и др.), заявившего,что на строительстве Дома Культуры и Науки (совр. Театр Оперы и Балета в Новосибирске. Прим.автора) все работавшие на черновых работах были сотрудниками УНКВД окружены и арестованы, то станет ясным, что под маркой кулаков арестовывались или могли арестовываться середняки, а может быть и просто рабочие. О такой«операции» рассказанной ИВАНОВЫМ на партсобрании я впервые от него услышал и не знал о ней до партсобрания.

Эти операции (аресты), начиная с лета 1937 года и в продолжении почти всего 1938 г., проходили в неимоверной суете и спешке,без предварительной установки, по адресному столу и квартирам.К операции (арестам и обыскам) привлекалась большая масса людей:работники пожарной охраны, милиции, АХО УНКВД, УПО войск НКВД и др.

Помню, летом в 1937 году в кабинете быв. нач. 3 отделаУГБ ГОЛУБЧИКА, где были его пом. нач. отдела ИВАНОВ и все сотрудники, [мы] получали ордера на аресты быв. белых офицеров и др. категорий лиц. Мне было дано 3 или 4 ордера на разных лиц, которых я должен был арестовать за ночь. Практически осуществить это было невозможно: во-первых, адреса были не точны, во-вторых, некоторые пять лет тому назад как выбыли из Новосибирска или же находились в командировках.

Когда 3 отдел стал возглавлять ИВАНОВ (с отъездом ГОЛУБЧИКА из Новосибирска), обстановка по изъятию контрреволюционного элемента не изменилась, а наоборот, ухудшилась. Например, аресты производились по спискам, составляемым работниками отделения, которым руководил ВОЛКОВ.

По заданиям ВОЛКОВА и ИВАНОВА я, как и многие другие сотрудники, получал ордера на аресты быв. белых офицеров. По результатам проведенных арестов знаю несколько случаев, когда к аресту намечались в прошлом быв. офицеры (белой и царской армий), а теперь честно работавшие в советских учреждениях. Например, я должен был по ордеру арестовать одного быв. белого офицера (место работы его было неизвестно), в квартире в беседе с ним выяснил, что он по мобилизации служил в белой армии, теперь работает научным сотрудником — доцентом в каком-то институте. Я воздержался от ареста, доложив об этом ВОЛКОВУ. Последний с моим решением согласился. Другой пример: по списку был арестован в прошлом быв. офицер царской и белой армии (прапорщик) (фамилию его и других, о которых говорю, не помню), имеющий орден Красного Знамени, полученный им за героические подвиги, проявленные в период гражданской войны в рядах Красной Армии при взятии Перекопа, ввиду чего сотрудник, проводивший его арест, несажая его в камеру, докладывал сразу же ВОЛКОВУ, который по своей инициативе освободил его. А через некоторое время этот офицер по списку несколько раз арестовывался и освобождался.

Как указано мной выше, аресты производились без проверки материалов, по спискам, то в эти списки попадала и наша агентура. Помню, ко мне на допрос был приведен из камеры быв. офицер царской и белой армии (фамилию не помню, хромой), который заявил о своем сотрудничестве с нами. Выяснив, что он является агентом 2 отдела УГБ, находившимся на личной связи у быв. зам. нач. 2 отдела УГБ ПЛЕСЦОВА, он сразу же был освобожден (без допроса).

Однако этот агент по списку несколько раз арестовывался и сразу же освобождался, о чем ПЛЕСЦОВ  ругался на ВОЛКОВА.

Такие случаи были не единичны, что неизбежно вело к расконспирации нашей агентуры. Аресты другой категории лиц (националов, харбинцев и проч.)в 3 отделе УГБ происходили еще хуже, чем по быв. белым офицерам. Быв. нач. отделения ЭДЕНБЕРГ латышей, эстонцев арестовывал направо и налево, безо всякого разбора, для него лишь бы было известно, что он эстонец или латыш и на этом основании арестовывал с санкции ИВАНОВА и МАЛЬЦЕВА.

Всем сотрудникам 3 отдела УГБ известно, что этот ЭДЕНБЕРГ с санкции ИВАНОВА на другой день приезда в Новосибирск арестовал в полном составе цыганский ансамбль песни и пляски без наличия материалов. Нетрудно представить, что творилось с арестом других категорий лиц; я еще к этому вопросу несколько ниже вернусь.

Что касается следствия по быв. белым офицерам, то оно происходило следующим образом. В 1937 году в 3 отделе ЦГБ по быв. белым офицерам по гор. Новосибирску следствием руководили пом. нач.отдела ИВАНОВ, нач. отделения ВОЛКОВ. Была создана следственная группа, в которую входили в качестве следователей из разных отделений этого же отдела: я — МАСЛОВ, ЛОМАКО и еще кто-то, и работники отделения, возглавляемые ВОЛКОВЫМ — ВАСИЛЬЕВ и др. Позднее сле-дователями были СТРИЖОВ, ЧЕРЕПАНОВ. Последний с отъездом ВОЛКОВА был назначен руководителем следственной группы, а ИВАНОВ с отъездом ГОЛУБЧИКА — начальником отдела.

Сам процесс следствия проходил так. Каждому из нас, следователей (мне, ЛОМАКО, ВАСИЛЬЕВУ и др.) ВОЛКОВЫМ давались на арестованных быв. белых офицеров дела-формуляры, а затем производились допросы без каких-либо материалов, так как аресты проводились по спискам, а от нас, следователей, ВОЛКОВ и ИВАНОВ требовали темп введения следствия: не одного человека в день, как это было вначале,а более 3-5, и представлять на тройку. Следствие велось по трафарету, по определенной схеме, преподносимой ВОЛКОВЫМ, а затем ЧЕРЕПАНОВЫМ.

Быв. белые офицеры, как я полагаю, обрабатывались в камере агентурой или другими арестованными, так как большинство на допросах заявляли, что они являются участниками РОВС и таких-то завербовали. Не помню, кто из работников 3 отдела в 1939 году, кажется, ХАПУГИН, говорил: «Из Москвы в 1938 году указывали на то, что дела,направляемые на Особое Совещание, страдали таким недостатком,что все арестованные являлись (по документам следствия) признавшимися». Это приняли к исполнению: обязательно по групповому делу стали оставлять 2-3 «непризнавшихся».

По одному групповому делу при объявлении об окончании следствия один арестованный заявил (буквально плакал): почему все сознались, а в отношении меня заканчивают дело как «не признавшимся». Ему ответили: раз сразу не хотел давать показания, то теперь поздно. Дела на быв. белых офицеров в спешном порядке оформлялись и докладывались на тройке, а по их показаниям производились новые аресты быв. офицеров, чиновников военного времени и кулаков.В результате получалось, что если кто-либо из арестованных и отрицал свою виновность, называя своего «вербовщика» клеветником, то проверить это было невозможно, так как они тройкой осуждены, да и такая задача перед следствием не ставилась.

Наоборот, на оперативных совещаниях бывшие нач. 3 отдела УГБ ГОЛУБЧИК и ИВАНОВ, их заместители ЛАЗАРЕВ, ПЕЧЕНКИН, КОННОВ требовали и давали установки арестованных (по спискам) закончить в 2-3 дня. Это относилось и к другим категориям-линиям (харбинцам, к.-р. националистам).Только этим можно объяснить вопиющие факты, как аресты цыганского ансамбля, о чем я уже выше показывал, и др. Таким образом, допрос велся с нарушением революционной за-конности. Все следователи, в том числе и наша следственная группа по РОВСу (я, ЛОМАКО, СТРИЖОВ и др.) по прямым установкам ИВАНОВА и самого МАЛЬЦЕВА вела дела и оформляла их на тройку с нарушением рев. законности.

ИВАНОВ, и особенно МАЛЬЦЕВ, не раз отмечали слабую работу нашей следственной группы по оформлению следственных дел в количественном отношении, ссылаясь как на образец на Томский и Сталинский горотделы. Мы, следователи, находясь в особом корпусе (в тюрьме за городом), совершенно были оторваны от партийной жизни, с приказами и установками не знакомились и никто нас не хотел с ними знакомить. Я, например, до сих пор не знаю, какие в тот период центром были спущены указания по изъятию к.-р. элемента.

А на совещаниях ИВАНОВЫМ, ПЕЧЕНКИНЫМ, ЛАЗАРЕВЫМ и КОННОВЫМ указывалось, что по директиве центра нужно немедленно арестовывать и оформлять дела на тройку на всех быв. белых офицеров, кулаков, харбинцев, ла-тышей и др. От приезжавших из горотделов (Томска, Сталинска, Прокопьев-ска и др.) я слышал, что и они из Новосибирска, из УНКВД, получали прямые установки об аресте столько-то кулаков и лиц проч. категорий.

В 3 отделе, а также и в других отделах, но особенно в 3 отделе,к арестованным применялись выстойки и побои и, как об этом говорил быв. зам. нач. 3 отдела КОННОВ, якобы это санкционировано центром. Такой метод допросов неизбежно вел к оговору врагами честных людей или к самооговору, а действительные враги скрывали свою деятельность и своих сообщников, находящихся на свободе. Это, по-моему, хорошо понимало руководство 3 отдела УГБ — ИВАНОВ, ПЕЧЕНКИН, КОННОВ и др., а также быв. нач. УНКВД МАЛЬЦЕВ.

Когда проходишь по коридору 3 отдела УГБ (по другим отделам тоже, но особенно в 3 отделе), то слышишь в комнатах следователей площадную брань, крики, побои. Это слышали и арестованные, идущие под конвоем из тюрьмы на допросы к следователям — для здравомыслящего человека станет ясным каково их психологическое состояние; они, видимо, сами себе задавали вопрос — не ожидает ли ихто же самое? Ввиду этих факторов некоторые арестованные сразу же на допросах давали показания, сочиняя все, что взбредет на ум.

Да и сами сотрудники-следователи понимали, что при таком хаосе и методе допросов и они бы давали вымышленные показания. Например, руководитель следственной группы по РОВСу ЧЕРЕПАНОВ как-то мне сказал:«Ясно, что, чем стоять сутками на выстойке, получать от следователя побои, арестованному остается единственный выход — давать вымышленные показания. Я бы лично не вытерпел этих издевательств и сам на себя дал бы показания». Этот разговор, как мне помнится, возник между мною и ЧЕРЕПАНОВЫМ в 1938 году, в связи с допросом в 3 отделе УГБ быв. зам. нач.ОО КОЛОМИЙЦА, капитана госбезопасности, которого допрашивали, кажется, в комнате КОННОВА. Когда мы проходили по коридору, неизвестно от кого слышали об избиениях, площадную брань «признавайся, вражина» и т. д. Я лично в коридоре видел возвращавшегося с допроса КОЛОМИЙЦА, всего обросшего, в синяках, в крови, правая или левая нога без сапога, вся от выстойки опухла, толстая как бревно.Не помню от кого, я слышал, что следователь у КОЛОМИЙЦА оторвал пол-уха. 

Зная эту жуткую картину, видя и слыша, как ведется допрос наших сотрудников, ощущаешь чувство стыда и впадаешь в трусость-боязнь, задумываешься над завтрашним днем — не ожидает ли тебя то же самое, что КОЛОМИЙЦА и других сотрудников, в отношении которых велось следствие гораздо хуже, чем в отношении белогвардейцев. Эта обстановка была, как известно, создана провокаторскими элементами, пробравшимися в органы НКВД. На партсобраниях 3 отдела УГБ часто можно было слышать как оперработники, члены ВКП(б), ставили в известность об арестах брата, дяди или тетки.

Когда на партсобрании должен был разбираться вопрос обо мне в связи с арестом брата по клеветническим материалам, то об этом я узнал (прочитал) по взгляду быв. нач. 3 отдела УГБ ПЕЧЕНКИНА. Встретившись в коридоре, поприветствовал его как своего старшего начальника, однако Печенкин не ответил, гордо отвер-нулся, а потом взглянул на меня, как обычно смотрят на преступника. Меня словно электрической искрой обожгло и по телу пробежал мороз. Стало ясно, что на сегодняшнем партсобрании будет стоять вопрос обо мне, но о чем и в связи с чем — не знаю. Так оно и получилось. На собрании объявили, что мой старший брат, ПЕТР МАСЛОВ, в г. Ленинск-Кузнецке арестован горотделом, а затем на арену всплыли «тетки», например, б. тетка, дочь торговца, была замужем за моим дядей, умершим в 1925 году. Почему я это скрыл и это не фигурирует в моей автобиографии? Между тем ясно, что эта женщина до 1925 года, когда был жив мой дядя, была мне теткой, а затем вышла замуж за какого-то гражданина и стала никто. Она не фигурировала в моей автобиографии и никогда не будет фигурировать. Есть ряди других моментов насчет исторического прошлого моих прадедов,умерших 50-60 лет назад и которых я не видел.

Кажется, на этом же собрании был исключен из ВКП(б) и арестован ШУБИН, о котором ниже, а обо мне вопрос по делу брата Петра отложили до окончания расследования.

Сотрудник 3-го Отдела ШУБИН действительно был арестован и исключен из ВКП (б) на одном и том же партсобрании 17 октября 1937 года, где разбирался МАСЛОВ за свое скрытое кулацкое происхождение. И пытали ШУБИНА в том самом Особом корпусе где и «трудился» МАСЛОВ. Из рапорта бывшего арестованного сотрудника 4-го Отдела УНКВД СОЙФЕРА

«Арестованный бывш.сотрудник УГБ ШУБИН рассказал мне, что в 3-м отделе УГБ ЮРИН* продержал его на конвейрном допросе 12 дней без сна и пищи, из них 8 дней его держали на выстойке, от которой опухли ноги до того, что он уже не мог ни стоять, ни ходить. Ботинки на ноги не налезали и ЮРИН бритвой вырезал у него из пальто реглан подкладку и дал ее завернуть ему опухшие ноги и он начал мочиться кровью, был доведен до болезненного состояния, что больше уже выдерживать пытки не мог, и его заставили подписать протокол якобы его допроса, но в действительности составленный ЮРИНЫМ с его-же ЮРИНА лично выдуманных слов, что якобы ШУБИН был завербован в к-р право-троцкистскую организацию, и только когда ШУБИН подписал этот фиктивный протокол он был отправлен в камеру.»

      ЮРИН Семен Васильевич (Фото выявляется)  — 1904 г.р  в ВКП (б) с 1926 года. На 1937 год — оперуполномоченный 3-го отдела УНКВД НСО. Фальсификатор. Палач. Лично  участвовал в расстрелах арестованных в Куйбышевской тюрьме.

(См. Кровавый конвейер или будни Новосибирского УНКВД.)

Мой брат Петр через пять месяцев был освобожден указанными выше ПЕЧЕНКИНЫМ и МАЛЬЦЕВЫМ и, как я думаю, не по их инициативе, а при вмешательстве тов. СТАЛИНА, который по заявлению жены моего брата предложил прокурору Республики произвести расследование по этому делу (заявлению). Работники Ленинского горотдела НКВД в лице быв. начальника ЗОЛОТАРЯ, следователя САВЧЕНКО и СЕРГЕЕВА, повинны в аресте моего брата. Они пытались пропустить его через тройку как участника РОВС. Но при допросе брат заявил,что быв. белых офицеров он сам в 1919-20 гг. бил с оружием в руках; будучи 16-летним добровольцем, ушел в партизаны, а затем в РККА,о чем свидетельствует партизанский билет, почему-то не взятый в его квартире при аресте. Тогда следователь САВЧЕНКО по указанию ЗОЛОТАРЯ и СЕРГЕЕВА дело на брата стали оформлять как на участника право-троцкистской организации. После нескольких дней стояния возле раскаленной печки брат Петр начал на следствии сочинять на себя,и с него взяли письменное заявление, что он якобы участник этой организации, о существовании которой узнал от САВЧЕНКО.

Между прочим, в 3 отделе тоже было в большом ходу предварительно брать с арестованного заявление — такая установка была дана ИВАНОВЫМ, ПЕЧЕНКИНЫМ, КОННОВЫМ, ЛАЗАРЕВЫМ. Основанием для оформления дела на брата в право-троцкистскую организацию явилось то, что он,быв. член ВКП(б), был исключен в связи с судимостью в 1926 году (убил при нападении быв. жандарма и кулака, будучи на негласной работе в органах ОГПУ), осужден за превышение необходимой обороны, судимость снята. После освобождения брата Петра ПЕЧЕНКИН по телефону уведомил меня (я вел следствие по РОВСу в особом корпусе), что мой брат освобожден, находится у него, что нужно его приютить у себя, так какон ни в чем не повинен. Однако вопрос брата к ПЕЧЕНКИНУ— Как же быть? Нет документов об освобождении. — ПЕЧЕНКИН ответил: «При устройстве на работу о своем аресте не говори и забудь, что ты был арестован». Т. е., по существу брат не был реабилитирован. И только по заявлению на имя Пред. СНК СССР МОЛОТОВА и Наркома НКВД БЕРИЯ брат был полностью реабилитирован (т. е. было проведено расследование, допрошен осужденный, быв. следователь САВЧЕНКО, вынесено постановление и на руки выдан документ). Сейчас брат работает нач. планово-производственным отделом на заводе имени Чкалова.

На одном партсобрании 3 отдела УГБ разбирался вопрос о КУЗНЕЦОВЕ, лейтенанте госбезопасности (быв. нач. отделения), который при допросах быв. партизан, проходящих как участники к.-р. орга-низации, и при просмотре других протоколов усомнился в правдоподобности этих показаний, о чем заявил руководству отдела. Но ему в присутствии нач. ОК (он же секретарь партбюро) ОРЛОВА, при полнейшем зажиме критики и самокритики, предъявили обвинение в «правом уклоне», в нежелании по-большевистски бороться с врага-ми народа и объявили выговор. А затем уволили с оперработы (стал работать в инспекции резервов).В 1938 году весной я вместе с КУЗНЕЦОВЫМ ехал до Москвы. Он за назначением на новое место работы (Ростов-на-Дону), я — на курорт в Кисловодск. Встречаясь в Москве в гостинице «Селект», он в разговоре со мной высказывал большое недовольство на ОРЛОВА,  как секретаря партбюро и руководство 3 отдела УГБ УНКВД по НСО. Заявил:«Когда я имел попытку разоблачить фальсификацию в следствии,меня обвинили в «правом уклоне». Главное, на партсобрании крепко меня отхлестал ОРЛОВ, назвал «ни черта не понимающим в следствии». […]

Уместно в связи с этим сказать, что быв. секретарь партбюро коллектива УНКВД ОРЛОВ за период своей работы играл такую же роль в избиении сотрудников УНКВД, членов ВКП(б), как и МАЛЬЦЕВ, ИВАНОВ и др. руководители отделов (ПАСТАНОГОВ, МЕЛЕХИН). Например, быв. сотрудника 3 отдела УГБ ШУБИНА тоже, как мне помнится, обвинили в нежелании бороться с врагами народа, исключили из ВКП(б) и прямо с собрания под конвоем увели в тюрьму. […] От районных работников НКВД, не помню от кого, я слышал,что быв. нач. УНКВД МАЛЬЦЕВ на совещании оперсостава арестовал одного начальника РО НКВД, который не выполнил его установки о количестве арестов кулаков и другого контингента. Дела на быв. сотрудников УГБ велись в 3 отделе УГБ.

Знаю, что КОЛОМИЙЦА допрашивал КАЧУРОВСКИЙ, быв. начальника 1 спецотде-ла БЕБРЕКАРКЛЕ — ХАПУГИН, быв. начальника Тисульского РО НКВД МАКАРЕНКО — РЕНЦЕВ, других — не помню. Одним словом, целый рядсотрудников УНКВД арестовывались и, надо полагать, в отношении всех их дела велись недопустимыми методами, поскольку и по другим делам был полный произвол: выстойки, избиения, заранее дава-ли подписывать протоколы, не допрашивая по существу обвинения. Из всего, что мною выше изложено, можно сделать вывод и спросить, кто же мог поставить в правильное русло проведение операции,в рамках революционной законности вести следствие, хотя и упрощенными способами? Конечно, все это зависело в первую очередь от быв. нач. УНКВД МАЛЬЦЕВА, а наравне с ним — начальников отделов и их заместителей; если говорить конкретнее, по 3 отделу, то от ИВАНОВА, ЛАЗАРЕВА, ПЕЧЕНКИНА и КОННОВА. Но в том то и беда, что с их стороны, по-моему, и попыток к этому не было. Наоборот, попав в пучину, сами влезли туда по уши и втягивали за собой других сотрудников, не желающих честно работать по разоблачению врагов, давали вредные установки по оформлению дел недопустимыми методами. А кто противился — попадал в поле зрения или в лучшем случае приписывался ярлык: «нежелание бороться с врагами народа,по-большевистски выполнять задание партии по выкорчевыванию вражеских элементов, пробравшихся на ж.д. транспорт, в сельское хозяйство и промышленность», как это было с КУЗНЕЦОВЫМ, ТВЕРДЫХ.

Характерно отметить, что ТВЕРДЫХ допрашивал арестованного двое суток и правильными методами допроса не мог привести его к сознанию-разоблачению. Тогда арестованного отдали работнику, недавно пришедшему в органы НКВД, который за 3-4 часа «разоблачил» его,т. е. дал подписать заранее составленный протокол. ТВЕРДЫХ в глазах сотрудников ставился как бездельник, второй молодой чекист — как пример, умеющий по-большевистски бороться с врагами (об этом,как помнится, говорилось на партсобрании ПЕЧЕНКИНЫМ и ТРУШЕМ).

Ввиду выше изложенного не приходится сомневаться или удивляться тому, что быв. руководство УНКВД в лице ГОРБАЧА и МАЛЬЦЕВА высоко ценило работников 3 отдела УГБ ГОЛУБЧИКА, ИВАНОВА,ПЕЧЕНКИНА, ЛАЗАРЕВА и КОННОВА, поднимало их выше по служебной лестнице: ИВАНОВ — из пом. нач. отдела выдвинут в нач. отдела, ПЕЧЕНКИН и КОННОВ из нач. отделений — в заместители и представлены к наградам (орденом, значком «Почетный чекист»).

Наряду с избиением чекистских кадров также избивались партийные кадры и не только они, а даже работники прокуратуры и военных трибуналов войск НКВД. По линии 3 отдела УГБ были арестованы пом. облпрокурора ЗАБЕЛИН и ряд других. Просто приходится удивляться, когда у прокурора берешь санкцию на арест, а завтра — смотришь и сам себе не веришь -этот прокурор уже на допросе в качестве обвиняемого. Я не знаю, кто персонально вел следствие в отношении работников прокуратуры, но поскольку они освобождены, то в их аресте повинны МАЛЬЦЕВ, ИВАНОВ, ПАСТАНОГОВ и МЕЛЕХИН.

В 1939 году (я работал ст. следователем в следчасти УНКВД) ко мне поступило на доследование следственное дело на быв. зам. председателя Военного трибунала войск НКВД БУЛАЕВА, подготовленное работником 3 отдела УГБ, кажется, МЕЛЬНИКОВЫМ или МЕНОВЩИКОВЫМ (фамилию не помню). Исследованием (собственно говоря, тут нечего было исследовать, все было ясно) я установил, что БУЛАЕВ был арестован по справке, подписанной быв. нач. 3 отдела УГБ ИВАНОВЫМ, в которой на одной страничке голословно указывалось, что якобы БУЛАЕВ являлся участником к.-р. право-троцкистской шпионской диверсионной организации и ведет шпионскую и а/с работу. Фактически никаких материалов к его аресту не было, за исключением выписки из протоколов парторганизации о даче ему выговора за то,что он, будучи председателем Военного трибунала войск НКВД в Архангельске, в кругу знакомых членов суда рассказывал а/с анекдот,услышанный от одного подсудимого, которого он сам судил. БУЛАЕВ на допросе у работника 3 отдела после 20 дней стоянки сочинил на себя и на других клевету, намереваясь это «без особого труда опровергнуть на суде». БУЛАЕВ по моему постановлению был освобожден из-под стражи.

В 1938 г. по линии 3 отдела УГБ был арестован быв. секретарь Киселевского горкома ВКП(б) ШАРАВЬЕВ Игнатий (до 1930 года былвторым секретарем ЦК ВЛКСМ). По распоряжению зам. нач. 3 от-дела УГБ КОННОВА следствие было возложено на меня. После допросов и ознакомления с имеющимися на него материалами я усомнился в правдивости его [утверждений о] принадлежности к право-троцкистской организации, доложив об этом КОННОВУ. Последний обвинил меня в нежелании бороться с врагами народа и предложил активно его допрашивать, как он выразился — «колоть». Я прилагал все усилия, маневрируя в ходе допроса имеющимися материалами(показаниями 2-3 чел.) изобличить ШАРАВЬЕВА в принадлежности к право-троцкистской организации и пришел к выводу, что ШАРАВЬЕВ арестован напрасно, его оговорили, так как КОННОВ уклонялся под всякими предлогами провести очные ставки с арестованными, следствие в отношении которых он вел. Арестованного ШАРАВЬЕВА я на«выстойку» не ставил, однако КОННОВ, заходя в комнату в процессе допроса, поднимал его, т. е. заставлял «стоять». После ухода, по телефону отдавал мне распоряжение поставить его на ноги и, когда вновь обнаруживал, что ШАРАВЬЕВ сидит на стуле, звонил мне по телефону:«Ты что, МАСЛОВ, допрашиваешь ШАРАВЬЕВА или в бирюльки с ним играешь? Немедленно поставь эту (площадная брань) на ноги. Это  руководитель право-троцкистской организации, его нужно до смерти избить, а ты с ним рассусоливаешь». Когда получаешь такие вредные установки, приходишь в отчаянье,ставишь арестованного, т. е. заставляешь стоять, а сам испытываешь стыд и моральное угнетение. После моих категорических заявлений,что ШАРАВЬЕВ является жертвой оговора и, требуя лично самому допросить тех арестованных, которые дали на него показания, КОННОВ ответил: «Ты, МАСЛОВ, смотрю, не хочешь разоблачить троцкистов. Это тебе не РОВС, тут нужны напористость и большевистская непримиримость к врагам». (Как будто ее у меня не было.) После отказа провести очные ставки и настойчивых моих требований освободить арестованного из-под стражи, КОННОВ через некоторое время вызвал меня к себе и заявил: «Во 2 отделе УГБ вскрыта право-троцкистская группа, и арестованные называют ШАРАВЬЕВА  участником и организатором по Киселевскому району. У тебя сомнения в отношении ШАРАВЬЕВА, а там его разоблачат. Напиши поста-новление и весь материал передай работникам 2 отдела. Вот увидишь,там его разоблачат, и тогда посмотрим, что ты за чекист и большевик. Я передал дело во 2 отдел. Вскоре после этого КОННОВ уехал в Хабаровск, куда его перетащил быв. нач. УНКВД ГОРБАЧ. Через несколько месяцев в 1939 году ко мне как ст. следователю след. части УНКВД из 2 отдела поступило групповое дело, по кото-рому проходил и ШАРАВЬЕВ. Анализируя это дело, я был удивлен,что после моих тщательных допросов ШАРАВЬЕВ дал показания, что он является участником право-троцкистской организации. Однако дальнейшей проверкой материалов удивляться не пришлось. Он под-писал отпечатанный протокол, беспрерывно подвергаясь со стороныследователя (фамилию не помню) всяческим унижениям и издева-тельствам. После проверки материалов (личным выездом в г. Киселевск) помоему постановлению ШАРАВЬЕВ со своими однодельцами в числе 4-5 чел. был освобожден.

Одновременно с расследованием дела ШАРАВЬЕВА я вел расследование по делу б. управляющего Киселевским и Анжерским рудников КУРАГИНА Ивана Ивановича, быв. чекиста, орденоносца, на которого в деле имелось около 15 показаний, изобличавших его в принадлежности к право-троцкистской организации и вредительстве. Дело это вначале вел следователь (фамилию не помню), который очень объективно подходил к анализу материалов на КУРАГИНА и по настоянию быв. нач. 2 ЭКО ЮРИНА был отстранен от следствия. Затем оно было передано мне. В течение 3-4 месяцев расследования (очень тщательного) мною было установлено, что КУРАГИН в инкриминируемом пре-ступлении не повинен и по моему постановлению из-под стражи освобожден. Из дела КУРАГИНА можно сделать вывод, что начало липовым делам в отношении работников угольной промышленности положил быв. нач. отделения, а затем зам. нач. 3 отдела УГБ ПЕЧЕНКИН.Он также допрашивал быв. гл. инженера Кузбасскомбината МИГАЯ, составил на нескольких десятках страниц печатный протокол, в котором голословно изобличались во вредительстве и участии в к.-р.организации около 40 чел. инженерно-технического персонала, а затем под руководством быв. нач. 3 отдела УГБ ИВАНОВА нач. отделения КОНОНОВ углубил это до самых высших пределов. В деле КУРАГИНА мною обнаружена прямая фальсификация.

Таким образом, ПЕЧЕНКИН играл немаловажную роль в закладке фундамента провокационных дел в отношении работников угольной промышленности в Сибири. Я этим не хочу сказать, что все дела были неправильно оформлены. Удар по контрреволюции был нанесен огромный и в этом направлении проделана большая работа. Однако при правильном руководстве можно было больше принести пользы в деле разгрома врагов, чем это было фактически сделано. Были же случаи, когда аресту подвергались действительные шпионы, но они по методу КОНОНОВА и ИВАНОВА подписывали заранее заготовленные протоколы и фактически остались не разоблаченными и унесли с собой в могилу агентурную сеть,находящуюся на свободе.

В доказательство этого приведу пример: не помню от кого из следственной группы по ПОВ, которой руководил быв. зам. нач. 3 отдела УГБ КОНОНОВ, я слышал, что от одного органа НКВД (кажется, из Средней Азии) был получен запрос об установлении польского перебежчика, резидента иностранной разведки, который при проверке оказался арестованным и осужденным к ВМН как участник ПОВ. Этот работник возмущался тем, что запрос опоздал,так как разведчик был арестован без наличия материала как польский перебежчик и подписал протокол, сочиненный следователем. Вряд ли найдутся оперработники, желающие утверждать, что при таком хаосе ведения следствия не могли иметь место факты подобные тому, как указано выше.

Что касается ведения следствия по другим линиям, — харбинцам, латышам и проч. — можно сказать, что одна и та же картина, как и по РОВС, если не хуже. Работая следователем примерно с неделю по быв. харбинцам,я был очевидцем следующих фактов. Допрашивал быв. троцкиста (китаец, прибыл из Китая, в 1927 г. окончил в Москве вуз, в 1936 г.или позднее в г. Владивостоке был исключен из ВКП(б) за брошюру, написанную им в троцкистской трактовке о кантонской коммуне,фамилии не помню). Этот арестованный допрашивался мною, сидел на стуле. Пришел в комнату быв. нач. отделения БЕЙМАН (осужден за мародерство), МАЛОЗОВСКИЙ и еще кто-то, спросили, признавался ли он и, получив отрицательный ответ, БЕЙМАН большой книгой ударил его по голове. Одним словом, стали его избивать. (Я подумал, что и меня изобьют.) Арестованный держался крепко, порвав на себе рубаху, заявил: «Меня японцы три раза арестовывали, избивали, угроз я не боюсь». После ухода начальства я сразу же отпустил арестованного, т. е. вызвал конвой и отправил его в тюрьму, так как лично для себя считал низким показать перед ним свою слабость. А в последующие дни правильным методом допроса он мною был разоблачен как враг народа, так как побои и выстойки были только во вред делу.

Допрашивая одну девушку, студентку НИВИТ, я установил, что она 18 лет отроду, с родителями проживала на КВЖД до 1934 года,вернулась в Советский Союз с родителями, которые уже умерли. По схеме она проходила как участница контрреволюционной шпионской организации, созданной 2 отделом японской разведки и значилась завербованной таким-то, связана с такими-то лицами. При допросе выяснилось, что она своих вербовщиков никогда в глаза не видела.По личным моим впечатлениям — советский лояльный человек. Я нестал ее допрашивать, так как выяснил у руководителя бригады следственной группы капитана РККА МИХАЙЛОВА  (слушатель ВПШ), что она арестована только потому, что была на КВЖД и что им, МИХАЙЛОВЫМ, по указанию ИВАНОВА была включена в схему якобы созданной к.-р. шпионской организации, работающей в пользу Японии, и что независимо от того, что на нее не имеется материалов, подлежала аресту как быв. харбинка — по директиве центра. Невзирая на это, я отказался оформлять дело на нее по методу ИВАНОВА, БЕЙМАНА, так как из Китая она выехала 13-14-ти лет, является дочерью рабочего-железнодорожника, и просил МИХАЙЛОВА ходатайствовать перед ИВАНОВЫМ об освобождении ее из-под стражи. МИХАЙЛОВ с этим согласился и на другой день мне сказал: «Я вычеркнул ее из схемы. Но ИВАНОВ боится идти к МАЛЬЦЕВУ говорить с ним об ее освобождении, хотя сам не против того, чтобы освободить». И только через месяц эту девушку освободили. По быв. харбинцам работало около 40 человек следователей, в том числе была московская бригада из ВПШ около 10 человек. Следствие велось по схеме, составленной выше указанным МИХАЙЛОВЫМ и ут-вержденной ИВАНОВЫМ, о чем говорил мне МИХАЙЛОВ, когда я был в его подчинении.

По латышам и эстонцам руководил следствием быв. нач. отделения ЭДЕНБЕРГ, где, мне кажется, больше всего допущены искривления как в методах следствия, так и в арестах совершенно невинных людей.Аресты производились по признакам национальности, т. е. если он латыш или эстонец и где бы он ни работал — все равно арестовывался. 

Об этом красноречиво говорят следующие факты, рассказанные мне в этом году (мае-июне 1941 г.) быв. следователем ЧЕРНИКОВЫМ, работающим зав. спецкабинетом Новосибирской школы МГБ. Я его постараюсь привести доподлинно с тем, чтобы не убавить и не прибавить. «Я пришел в органы НКВД с партийной работы. Нас, новичков-чекистов, вызвал к себе МАЛЬЦЕВ и сказал: «Или вы у нас будете работать, а нет — тюрьма». Ничего не понимая в следствии и в агентурной работе, я был «следователем» у ЭДЕНБЕРГА. Нас в комнате было 4 следователя, вот мы за день напишем много протоколов, а затем сразу вызываем в комнату 8-10 чел. арестованных для подписи. Я, как новичок, в протокол записывал содержание с другого протокола, только изменял фамилии, т. е. вставлял арестованных, которые числились за мной». На мой вопрос «Вы, как новичок, понимали, что вместе со старыми чекистами “лепите” дела?» ЧЕРНИКОВ ответил: «Кто его знает? Может быть, понимал, но мне говорили, что они являются участниками контрреволюционной организации, и делал это без умысла». Продолжая далее, ЧЕРНИКОВ говорил: «Когда я стал понимать, что мы неправильно делаем и об этом хотел заявить начальству, мне РЕНЦЕВ сказал: “Не советую тебе с этим вопросом обращаться к начальству — бесполезно, отберут партбилет и как других арестуют и также будут допрашивать. Лучше молчи — будешь жив”.

Я видел жуткую картину: арестовывали всех известных нам латышей и эстонцев по их национальному признаку, без материалов, и не только их арестовывали, арестовывали юношей, у которых деды и прадеды были латыши, а они — русские.

Я один раз с ЧЕРНОВЫМ ходил производить арест одного человека, предъявили ему ордер на арест, он был в постели и заявил: “Я не могу, вы увезите меня”. Когда мы посмотрели (открыли одеяло), то оказалось, что у него только одно туловище — обеих ног нет. Мы просто испугались и ушли домой».

Касаясь вопроса о роли быв. нач. отделения ВОЛКОВА и руководителя следственной группы ЧЕРЕПАНОВА, о которых я уже частично показал и что-либо нового добавить не могу, так как за давностью времени я не могу припомнить ни конкретных дел, ни фамилий. О ЧЕРЕПАНОВЕ от оперработника Прокопьевского горотдела НКГБ ПОХИЛЬКО я слышал, что ЧЕРЕПАНОВ в 1937 году среди работников Прокопьевского ГО УНКВД высказывал сомнения насчет директивы центра о массовых арестах без наличия компрометирующих] материа-лов, как это фактически проводилось в Прокопьевске. Так его якобы быв. нач. горотдела ПОДКОРЫТОВ обвинил в нежелании бороться с врагами народа, раскритиковали на партсобрании и объявили выговор. Если это принять во внимание, то роль ЧЕРЕПАНОВА, как руководителя следственной группы по РОВСу, будет ясна — он руководствовался общими установками. Быв. полковников, генералов и графов допрашивали ВОЛКОВ и ЧЕРЕПАНОВ. Как протекало следствие по этим лицам, я не знаю. Но такие арестованные были в руководстве РОВС (по документам следствия). Кроме изложенного, необходимо отметить, что быв. руководство УНКВД в лице МАЛЬЦЕВА и РОВИНСКОГО не хотело по-большевистски исправлять допущенные извращения в методах следствия и арестах ни в чем не повинных людей.

Например, в 1939 году, в марте, ко мне,как следователю следчасти УГБ, из 2 отдела УГБ поступило дело на быв. райпрокурора по Северному району НЕКРАСОВА (фамилия, возможно, неточная) по обвинению по ст. 17-58-8, 58-7-11 УК РСФСР.Исследованием этого дела, сбором материалов я установил, что он был арестован без всяких на то оснований. Еще в 1937 году он послал около шести докладных записок в облпрокуратуру о вражеской работе быв. секретаря РК ВКП(б), пред. РИКа, райЗО и др., которые в 1938 году открытым процессом Ревтрибунала осуждены как участники троцкистской группы, а по его материалам облпрокуратура никаких мер не приняла. Из дела было видно, что Некрасов якобыявлялся участником право-троцкистской организации в Северномрайоне, созданной быв. секретарем райкома ВКП(б) в 1938 году, и былсвязан с ним по контрреволюционной работе. Вместе с НЕКРАСОВЫМ были арестованы и проходили по одному делу около 8 человек, из них один Военной коллегией был осужден к 15 годам лишения свободы,остальные, кроме НЕКРАСОВА, Военным трибуналом были оправданы или по ст. 111 УК осуждены на 6-8 месяцев (переквалифицированы статьи). Мною было вынесено постановление об освобождении НЕКРАСОВА из-под стражи. Докладывал это дело лично бывшему зам. нач. УНКВД РОВИНСКОМУ в присутствии быв. нач. следчасти УГБ ЯСТРЕБЧИКОВА. РОВИНСКИЙ не согласился с моим решением об освобождении НЕКРАСОВА на том основании, что один из 8-ми однодельцев был осужден Военной коллегией к 15 годам лишения свободы, и оставил дело для просмотра. Затем дело вернул мне проверить еще хорошенько.Я проверил самым тщательным образом и вновь принес ему для доклада с постановлением об освобождении, подписанным нач. следчасти ЯСТРЕБЧИКОВЫМ. РОВИНСКИЙ, прочитав постановление и выслушав меня, заявил, что он не может подписать постановление потому, что один из однодельцев на Военной коллегии подтвердил свои показания. Я отстаивал свою точку зрения, ввиду чего между нами произошел следующий диалог:

Я: Однодельцы НЕКРАСОВА в числе 8 человек Ревтрибуналом три недели тому назад оправданы. Собранные мною доказательства говорят о том, что НЕКРАСОВ арестован неправильно и при искаженных методах следствия, голословно изобличается как якобы участник право-троцкистской организации.

РОВИНСКИЙ: Я не против освобождения, но и не могу не верить хотя бы одному показанию, которое называет его участником этой организации.

Я: Для вас не секрет, что Военная Коллегия в день разбирала 60-80 дел и буквально за 1-2 минуты решала судьбу человека. Но своем судебном заседании она спрашивала подсудимого: «Признаете себя виновным?» и, не получив утвердительного ответа, приговаривала к разным срокам и ВМН. Оперработники «готовили» обвиняемых к судебному заседанию, т. е. держали в таком моральном состоянии,чтобы они не отказались от своих показаний. Говорили: тот, кто «при-знается» на заседании Военной коллегии, подлежит освобождению как быв. колхозник.

РОВИНСКИЙ: Есть указание из Наркомата, что некоторые работники шарахнулись в другую сторону. Вот также одного освободили в Ростове-на-Дону, а он на другой день совершил теракт.

(не хочется проводить параллели с сегодняшним временем, но….)

Я: Я всегда эти обстоятельства учитываю, зная, что враги могут говорить неправду, лгать, но существует в следствии закон — проверка этих показаний. НЕКРАСОВ и другие однодельцы несколько позже без исследования материалов могли быть осуждены.

РОВИНСКИЙ: Однодельцы НЕКРАСОВА на суде, видимо, отказались от своих показаний, и Ревтрибунал их оправдал.

Я: Странно. Когда хорошо проведено дело и документировано, то для суда необязательно признание обвиняемых. Но когда обвиняемые просто под руководством следствия сочиняли на себя, оговаривали других, в протоколах указывали: «НЕКРАСОВ мне известен как член право-троцкистской организации». А как он ему известен, в связи с чем произошел на эту тему их разговор и т. д.? — неизвестно. Кроме того, заявляю, что по делу НЕКРАСОВА и других (освобожденных по суду и одного осужденного ВК) следствие проведено провокационным методом, как говорят, шито белыми нитками.

РОВИНСКИЙ: Раз так, возьмите это дело себе и разберитесь сами или другому поручите, но я, честно боровшись с врагами, вредительством заниматься не хочу.

Одним словом, РОВИНСКИЙ вывел меня из терпения и я, не считаясь с тем, что он зам. нач. УНКВД в порыве психического расстройства бросил ему на стол дело НЕКРАСОВА и ушел из кабинета, зная, что веду дела в 1939 году, а не в 1937 и 1938 годах. На другой день на общем партсобрании коллектива УНКВД РОВИНСКОГО и других руководителей, повинных в создании провокационных дел, крепко раскритиковали. РОВИНСКИЙ после собрания потерял авторитет в глазах сотрудников, не вышел на работу и через несколько дней выехал в Москву. Постановление об освобождении НЕКРАСОВА, как мне помнится, подписал быв. зам. нач. УНКВД МЕДВЕДЕВ. Показания написаны мною собственноручно, в чем и расписываюсь. МАСЛОВ

Верно: ст. следователь следотдела УКГБ по НСО Капитан САВЧЕНКО

Архив УФСБ по НСО. Д. 4535. Т. 5. Л. 81-95.

Результаты массовой латышской операции по директивам руководства 3-го Отдела КРО УНКВД ЗСК-НСО можно увидеть на примере двух населенных пунктов Таловского сельсовета, где для сравнения нами взята сельскохозяйственная перепись 1916 года с ведомостью домохозяев. Почти в каждом дворе были расстрелянные и не только дети или внуки, но и сами старики. Почти все взрослое мужское население было уничтожено. Подробнее здесь:

Национальная операция НКВД (латышская) 1937-1938 гг. в Таловском сельсовете Тайгинского района.